- Reset +

Президент Республики на научной конференции Государственного архива «Два начала: 15 лет независимой Эстонской Республики» в зале Академии наук 23 ноября 2007 года

23.11.2007

Никто из нас не знает, сколько торжественных речей в Эстонии начиналось какой-нибудь из версий цитаты из Юхана Лийва: «Кто не помнит прошлого, живет без будущего». Или аналогичным по сути афоризмом кого-то из великих, например, Сантаяны или Вольтера.

Но каким бы справедливым это изречение ни было, в нем заключена одна глубокая и не совсем приятная истина – каждый помнит события по-разному, и зачастую это совсем другие события.

Коммунистический лидер, вероятно, хуливший советскую власть в так называемом «Белом доме» – Центральном комитете КПЭ – вспоминает это как особый вид борьбы за свободу. А вот Малл Йыги пишет в недавнем выпуске журнала «Лооминг» о своем отце, литературоведе и переводчике Олеве Йыги, которому эти же ретивые карьеристы измотали все нервы в том самом Белом доме. Так, что в конце концов Йыги отказался от должности главного редактора им самим созданного журнала «Кеэль я Кирьяндус».

Некоторые из карьеристов, мотавших нервы Олеву Йыги, сегодня стали успешными бизнесменами. Пожалуй, они вовсе не помнят или, по меньшей мере, не помнят в деталях, как они издевались над эстонскими творческими деятелями.

Одни с ужасом вспоминают времена, когда сгоняли в колхозы, другие до сих пор проклинают конец колхозной эпохи.

Некоторые помнят жестокость организаторов депортации, а те называют себя «уполномоченными». Пока мы сосредотачиваемся только на воспоминаниях, будущее остается за теми, чью память громче усилит медиа.

В этом году мы убедились, что и государства помнят историю весьма по-разному. Они часто и не понимают, чтó они причинили друг другу, и отказываются верить в это. Представители государства не могут апеллировать к субъективности, а должны находить опору в отрицании и игнорировании фактов. В плане этическом нет никакой разницы, отрицаются ли холокост, катынская бойня или женщины, которых японские солдаты во второй мировой войне использовали в качестве сексуальных рабынь.

Что делать, если история стала видом когнитивной психологии, столь же неправым и обманчивым, как сам человек?

Для этого нужны архивы. Хотя архив сам по себе не отождествляется с истиной и, как нам хорошо известно, ни архивы не свободны от подтасовок, ни их пользователи от собственной субъективности. Кое-кто по-прежнему, даже в этом столетии, считает информацию, полученную на допросах в НКВД, достаточным доказательством; однако, у его коллег материал такого рода не заслуживает доверия.

Архивы – reality check (проверка реальности) наших мифов, поверий и воспоминаний. Кто из нас, посещая места игр своего детства, не удивлялся, что все такое маленькое? Но, оставив пока без ответа, на мой взгляд, привлекательный вопрос – является ли предпосылкой нашего будущего наше доказанное или скорее вспоминаемое нами прошлое – я сосредоточусь на рассмотрении нашей собственной истории.

Дамы и господа!

Что нам делать, если большая часть нашей недавней истории состоит именно из субъективных воспоминаний? Мы время от времени слышим и читаем, что жизнь в Эстонской ССР была в чем-то лучше, чем сейчас. Несколько месяцев назад один известный немецкий тележурналист утверждал в своей передаче, что демографическая политика третьего рейха была лучше нынешней. Телеканал тотчас же уволил этого журналиста. В Эстонии аналогичные заявления о не менее зверском режиме никто особо не осуждает, за исключением вашего покорного слуги. Почему?

На самом деле все очень просто: история Германии и преступления нацистов настолько основательно изучены и хорошо известны, что и в голову не приходит поставить миллионы убитых на одну чашу весов с демографической политикой нацистов. В Эстонии же, напротив, мы остались в своих исторических исследованиях по большей части на уровне воспоминаний и мемуаров.

Профессор Оксфордского университета Норман Дэвис, один из немногих западноевропейских историков, вообще понявших суть истории Восточной Европы, сказал:

«Черчилль сказал, что история принадлежит победителям. Но то, что осталось незаписанным, намного сложнее. Кто-то думает о побежденных, забывая при этом, что после Второй мировой войны проблема большой части Европы была не в том, что побежденные не оставили письменных мнений о своих мерзких поступках, а в том, что порабощенные не смогли написать о своих страданиях.».

Мы знаем, к чему это приводит.

Вот свежий пример: субъективные, то есть политизированные или своекорыстные, воспоминания разных людей о том, кто и что делал в Тарту 20 лет назад, начинают использовать в повседневной политике и борьбе за власть.

Во время оккупации, когда чужеродная власть была заинтересована в стирании и искажении эстонской исторической памяти, нашу историю пытались изменить, скрыть и переписать. Стирая самостоятельность Эстонии из нашей памяти, пытались приспособить многие события в угоду оккупационной власти. Исторические знания остались только в рассказах и воспоминаниях наших предков.

Но, к счастью, это время давно позади. Однако наши знания о нем зачастую остаются запомнившимися нам рассказами родителей о жизни в Сибири, в редакции «Кеэль я Кирьяндус», в землянке лесных братьев или за лагерной решеткой.

Если эти воспоминания и рассказы известны лишь в узком семейном или дружеском кругу, то мы имеем дело с фольклором, который через несколько поколений исчезнет или станет легендой. Такой же, как рассказанная моим отцом история, как мой дед спасся от русской армии. Забавная история, но и только.

Записанные и таким образом сохраненные для других воспоминания – это, разумеется, большой шаг вперед, поскольку они становятся артефактом, data (данными), которые позже можно проверить и сравнить с другими аналогичными случаями, преступлениями, репрессиями и т. д. Поэтому стоит поблагодарить президента Леннарта Мери, который был достаточно прозорлив, чтобы призвать людей записывать свои воспоминания. Будем благодарны и тем эстонцам, которые послушались его призыва.

Следует признавать и поддерживать другие подобные инициативы.

Например, призыв музея Лайдонера – уже распространившийся в Латвию и Литву, – ко всем эстонцам, служившим в Советской Армии, заполнить анкету и записать свои воспоминания о военной службе.

Этот сбор воспоминаний может перерасти в настоящее историческое исследование, ставящее целью выяснить, куда и когда отправляли призывников из Эстонской ССР, в какие рода войск, на какие операции и т. д. Это все – одна из наиболее ревностно скрываемых тайн, для распутывания которой нет иной возможности, кроме как собрать из тысяч осколков какую-то заслуживающую доверия картину. Ведь чрезвычайно маловероятно, что в обозримом будущем перед эстонскими исследователями откроются архивы Советской Армии.

Дамы и господа!

И все же дорога от записывания воспоминаний до написания истории весьма длинна; по крайней мере, до написания такой истории, читая и изучая которую, мы действительно сможем сказать, что именно так все, очевидно, и было. Наш метатрагизм заключается в том, что у нас до сих пор нет всерьез воспринимаемой и основополагающей истории Эстонской Республики времен оккупации. Трагично и заслуживает сожаления, что у нас нет многих данных, необходимых для исследований. Кроме того, недостаточен доступ к данным, которые позволили бы нам понять, кем, когда и где отдавались тайные приказы или принимались решения НКВД, КГБ или Центрального Комитета КПСС, имевшие огромные последствия для эстонского народа.

Так мы и оказываемся в беспомощном положении, когда одни выпускают воспоминания, а другим просто неохота изложить что-то на бумаге. И так, хромая на обе ноги, мы как будто пытаемся разобраться в своем прошлом. Именно этот дефект позволяет бывшим членам когда-то единственной партии, желающим свести счеты, несколько недель фигурировать на первых страницах нашей все более желтеющей прессы.

Повторюсь: нам не хватает само собой разумеющихся для немецких, британских или французских историков основополагающих материалов о решениях правительства и даже о людях, их принимавших. Поэтому эстонские историки, вместе со своими латвийскими, литовскими, украинскими, грузинскими и, конечно, российскими коллегами в профессиональном плане находятся в гораздо более затруднительном положении. По крайней мере, до тех пор, пока мы не захотим написать такую историю, которую мы в общем привыкли видеть у западных авторов.

Здесь также есть возможность: писать такую историю, как хотел Леопольд фон Ранке, историю, wie es eigentlich gewesen ist, то есть «как было на самом деле». И, как сам Ранке, опираться на доступные нам материалы.

Помимо архивов, какими бы скудными наши архивы недавней истории ни были, нам понадобятся воспоминания о цензуре КПЭ, о праздновании рождества, о вербовке в комсомол, о преследовании детей авторов «письма 40» и об угрозах их родителям. Обо всем том, wie es eigentlich gewesen ist.

Все это не означает, что существующие архивные материалы 1940–1989 годов не годятся. Разумеется, их следует использовать, осознавая, конечно, что в них часто встречаются и непригодные компоненты.

Разумеется, следует по-прежнему добиваться доступа к архивам ЦК КПСС в Москве; туда, где есть материалы о том, кто и что тогда решал, какая доля тех решений фактически исходила из Политбюро и сколько ответственности лежит на совести местных деятелей.

Но мы также должны систематизировать наши воспоминания. Например, воспоминание о том, что товарищ Y запретил гражданину X публиковать печатные работы. Если мы соберем достаточно воспоминаний и свидетельств, сравним и проверим их в доступных архивах, то в конечном итоге у нас должен получиться заслуживающий внимания обзор интеллектуальных преследований и цензуры в СССР, как это было на самом деле.

И пусть все эти данные – на самом деле, вполне пригодный интеллектуальный и этичный памятник эпохе оккупации – навеки будут доступными всем, как собранный Якобом Хуртом фольклор в архивах Эстонского литературного музея.

Дамы и господа!

Давайте перейдем от философской постановки вопроса к делам более конкретным.

В Эстонии почти десять лет действует международная комиссия по расследованию преступлений против человечества, созданная президентом Леннартом Мери, или, как ее называют, комиссия Якобсона. Ее работа и деятельность подходят к концу.

Вернее, подходит к концу период, рассматриваемый комиссией, поскольку «преступления против человечества» по смыслу международной конвенции, заканчиваются в Эстонии, по большей части, со смертью Сталина. Хотя мы можем поспорить, когда точно закончились квалифицируемые таким образом злодеяния, уже сейчас ясно, что тогда завершилось время выстрелов в затылок и массовых депортаций, но не политических репрессий. Они продолжались почти до восстановления независимости.

Для систематичного и беспристрастного изучения и фиксирования этой истории Эстонии нужно новое учреждение.

Я рад сообщить, что в сотрудничестве с Министерством юстиции мы должны довольно скоро воплотить в жизнь идею создания Института памяти Эстонии, задачей которого будет письменное фиксирование новейшей истории и происходящих сейчас событий, их разъяснение и анализ.

Выполнить это под силу только академическому исследовательскому учреждению, деятельность которого, естественно, будет безупречной и честной.

В утешение позвольте мне напомнить, что в этих вопросах мы не первые и не единственные, кто ломает копья, рассматривая историю.

Предполагаемый «крестный отец» эстонской истории Тацит почти две тысячи лет назад в своих «Анналах» писал:

«Деяния Тиберия и Гая, а также Клавдия и Нерона, покуда они были всесильны, из страха пред ними были излагаемы лживо, а когда их не стало — под воздействием оставленной ими по себе еще свежей ненависти. Вот почему я намерен, в немногих словах рассказав о событиях под конец жизни Августа, повести в дальнейшем рассказ о принципате Тиберия и его преемников, без гнева и пристрастия...».

Ключевая фраза здесь – sine ira et studio, «без гнева и пристрастия». Именно так. Но в то же время наш долг перед собой и всеми последующими поколениями – оставить правдивое описание своего прошлого. Чтобы мы сами осмыслили и осознали, что здесь произошло, что выпало на долю народа Эстонии и кто и как пережил эту годину. Чтобы наши внуки никогда не должны были задаваться легендарным вопросом, который приписывают шведам по поводу депортации: «А почему никто не позвонил в полицию?».

Задача Института Памяти Эстонии и состоит в том, чтобы систематично зафиксировать в письменном виде наши знания так же основательно, как это сделала комиссия Якобсона. Этих материалов намного больше, многие пострадавшие от коммунизма, как и их притеснители, еще живы.

И пусть у каждого будет возможность задать вопросы и дать разъяснения, причем не на страницах газет, а в кругу академических экспертов. И, разумеется, строго добровольно, поскольку ни одна комиссия не может взять на себя функции суда. Молчание – это конституционное право, распространяющееся на всех, равно как и свобода слова.

Но моральный долг перед нашими предками, перед нашими детьми и всем народом, ясен: объяснить, как все было на самом деле, wie es eigentlich gewesen. Следует не судить, а понимать, объяснять и анализировать. Без гнева и пристрастия. Sine ira et studio.